Как мы хоронили Мусю 
Сначала Муся была живой легендой Суровых Минских Заводчиков, а теперь стала мертвой.
Все началось с того, что Муся, собственно, умерла, и ко мне пришла скорбная лицом и духом Лиза. Мы с Мариной посочувствовали ее горю (сочувствие было своеобразным, напоминая фильм "Тринадцатый воин" - "Что это за праздник и где ваш вождь?" - "Он умер, это похороны!", но искренним), помянули Мусю персонально испеченной поминальной ватрушкой, но похороны отложили, ибо была зима и долбить землю кайлом, даже ради Муси, мы не стали.
Муся кротко лежала в Лизиной морозилке до весны, пока земля не оттаяла и к нам в гости не приехала Uzmey, которой мы живо составили культурную программу: покататься на лошадях и похоронить Мусю.
Лиза притащила Мусю ко мне, и мы поехали на конюшню.
Увы, по приезду оказалось, что весна настала только в Минске, а за городом, где Мусин дух мог бы наконец упокоиться, еще стоит вода по колено. Конское.
Мы решили, что Муся заслуживает лучшего, увезли ее обратно и помянули еще раз.
- Слушай, Оль, - заискивающе сказала Лиза перед уходом, - а можно, я ее у тебя оставлю? А то чего ее туда-сюда таскать, все равно ж вместе хоронить будем. Пусть она теперь у тебя полежит, а то меня свекровь с ней домой назад не пустит!
Следующий месяц Муся лежала в моём морозильнике. Я периодически натыкалась на нее в поисках пельменей, и, одолеваемая девичьей памятью и старческим склерозом (в тридцать лет между ними устанавливается гармоничное равновесие), с огромным интересом разворачивала трехслойный пакетик, находила в нем несгибаемую Мусю, восклицала:
"Твою мать, мертвая крыса!!!" "Покойся с миром!" и поспешно совала обратно.
Наконец весна наступила уже без дураков, даже сады зацвели, и мы решили, что пора наконец Мусе покинуть сию юдоль скорби, печали, пельменей и циничных минских заводчиков.
Мы забрали Мусю и поехали к Лизе на дачу на шашлыки, решив в очередной раз совместить приятное с печальным.
От идеи предварительно замариновать Мусю мы отказались, а зря!На даче, уже сформировав похоронный кортеж, мы обнаружили, что у Лизы нет лопаты. Только топор, коса и грабли.
Пришлось мне дать Лизе свою лопату из багажника, складную.
Мы зашли поглубже в лес, любовно нашли самое достойное Муси место среди цветущей кислицы и ландышей, произнесли по трогательному некрологу, сделали два копка и сломали лопату. У самого основания, так что проще было бы доделать могилу косой.
Тогда мы решили, что сама судьба не дает нам совершить ошибку и требует Мусиной кремации.
Увидев нас снова с Мусей, Лизин муж слегка позеленел, а услышав о кремации, решительно заслонил собой мангал. Мы не стали настаивать, зашли за дом, развели там погребальный костер и водрузили на него Мусю.
Тут-то и оказалось, что все-таки надо было если не замариновать Мусю, то хотя бы разморозить.
У меня хороший морозильник, Либхер, выставленный на максимум.
Муся лежала в огне, как неопалимая купина, и только чуть-чуть плавилась и чадила. Суровые Минские Заводчики смотрели на нее в священном ужасе, и потому проморгали появление грозовой тучи, которая, видно, тоже приползла специально на похороны Муси - когда злосчастная крыса наконец начала подавать признаки упокоения, сверху хлынуло так, что мы мигом промокли до нитки, а костер - до щепки.
ТРИ РАЗА Суровые Минские Заводчики пережидали дождь в погребе, выползали и заново разводили костер.
Три раза туча возвращалась и рыдала над Мусей крокодиловыми слезами.
Похороны закончились только поздним вечером, когда мы сами прокоптились насквозь и не уже могли ни плакать, ни смеяться.
НО МУСЮ МЫ ВСЕ-ТАКИ ПОХОРОНИЛИ!!!!
С тех пор в устах Суровых Минских Заводчиков известная присказка звучит так: "Хоронили Мусю, порвали два баяна".
