Рак – не приговор (часть первая).На самом деле у Майлы тяжелая судьба, несмотря на то, что ей еще и полугода нет. Ей не повезло стать «подопытным кроликом» у неопытной хозяйки, прожить первые месяцы своей жизни в глухом затворничестве и пережить операцию.
Вот о последнем лично я вспоминаю с содроганием и нервным тиком.
В один прекрасный, холодный, зимний день Майла как всегда скакала аки тот самый подопытный кролик с полки на клетку, с клетки на стол, со стола на клавиатуру, с клавиатуры под мой халат, а потом с визгами и причитаниями возвращалась назад на полку. И так по кругу, пока у меня не закружилась голова, и лопнуло натянутое терпение.
Схватив животное, я посмотрела в ее сумасшедшие глаза и попыталась вразумить:
- Ты крыса. Ты спокойна, элегантна и красива. Ты ж не какой-то там пасюк подзаборный. Ты… АА!!
Майла испуганно прижала уши, не понимая отчего я закончила свою воспитательную речь паническим криком.
- Ты!
Крыса еще сильнее вжалась в руку, предчувствуя, что сделала что-то плохое.
- Это что?!
Крыса старательно пыталась вспомнить обо всех пакостях, которые начудила за последние пару часов, в то же время продолжая изображать полное раскаяние.
Но мне было не до ее жалких попыток. Мои пальцы, уютно просочившиеся под кремовый ворс, нащупали небольшое, размером с горох новообразование.
Опыта таких штук в моей биографии не имелось, поэтому я в панике заметалась, мотыляя крысой из стороны в сторону и пытаясь успокоиться.
Первым делом я написала подруге, попутно разбивая в ужасе лоб о клавиатуру (клавиатура у меня крепкая, отдать ей должное).
Подруга отправила к ветеринару, рассказав страшные сказки про абсцессы, опухоли и прочие гадости.
Первый врач, что осмотрел мою крысу, сделал умный вид, потыкал в нее пальцем и гордо поставил диагноз – воспаление молочной железы от ушиба, при этом сказав, что оперировать нельзя и надо просто ждать пока само рассосется.
В меня еще тогда закрались смутные подозрения, но я ж не врач, стала ждать.
Крыса чувствовала себя прекрасно. Ела, прыгала, скакала, вела себя как обычно, с удовольствием пользуясь моей жалостью и корыстно выпрашивая вкусняшки и дозу почесушек.
Я глотала валерьянку и с ужасом наблюдала, как растет эта жуть (я про опухоль, если что, не про крысу).
Тогда мне и начали сниться кошмары про чужих, которые развиваются паразитами в теле живых организмов, а потом вырываются на волю, убивая носителя.
Мои нервы сдавали. Опухоль все росла.
В один день я не выдержала и послала подруге крик отчаяния. Она послушала, послушала, поворчала и пошла заводить тему на форуме, наказав сделать фоток.
Диагнозы опытных крысоводов варьировались от опухолей до абсцессов, в то время как моя паника все росла вместе с новообразованием.
Это была суровая борьба, и я ее проиграла. Не выдержала и понеслась к другому вету, адрес которого мне нашла все та же участливая подруга (хвала ей и слава).
Я уже упоминала, что на улице была зима, лед, сугробы и пронизывающий до мозга костей ветер? А дома у меня была больная, маленькая, хрупкая крыса с тонкой шубой. А клиника находилась в стратегически неудобном для
нападения посещения месте – 60-80 минут тарахтения в маршрутке.
Пометавшись в отчаянии, я еще и вспомнила, что у меня нет переноски. Но есть фаунариум.
Накидав туда опилки, тряпочки, поилку, кормушку и домик, я с удивлением обнаружила, что для крысы места не осталось. Попробовала ее пихнуть. Крыса посмотрела на меня как на умалишенную. Я попробовала попой. Тот же эффект. Попробовала боком. В итоге, спустя пять минут я испытывала примерно те же чувства, что испытывает турист, накупивший в три раза больше вещей, чем может уместиться в походный ранец. Однако у меня был опыт таких измывательств и крысу я удачно (сугубо по моему мнению, Майла искренне сомневалась в удачности) упаковала.
О нашей поездке можно написать несколько отдельных рассказов, чем я и займусь потом, наверное. В общем, добрались мы не без приключений, но добрались.
Добросовестно отстояли очередь, испугав девочку и разговорившись с попугайчиком. Ветеринар восхитилась моим «кроликом» и ужаснулась моей (а вернее Майлиной) проблемой.
Пощупав крысу, она строго сказала: опухоль. Конечно, я до последнего не хотела верить. Моей малышке только-только должно было 4 месяца стукнуть, а у нее уже раковая опухоль. Ветеринар попыталась успокоить меня, сказав, что тут нет вины хозяйки и не в уходе дело, а в генетике, но.. В общем, залив слезами приемный кабинет и саму докторшу, я, безутешная, осела на стул.
Ветеринар была довольно молодой и понимающей женщиной. Она подошла ко мне и тихо сказала:
- Если бы это было МОЯ крыса, я бы ее оперировала. Конечно, есть большая вероятность, что она не отойдет от наркоза, но жить ей эта опухоль сильно мешает и, в конце концов, убьет.
Это и послужило спусковым крючком. Я согласилась. Ребенка пришлось оставить в клинике, а мне уехать домой.
Усевшись в маршрутку, я уткнулась носом в окно и начала беззвучно выть, только сейчас сообразив, насколько же глубоко эта хрупкая, беззащитная, бесконечно любимая гадина вошла в мое сердце, заняв добрый его кусок.
Рядом некстати уселась какая-то ну очень сердобольная бабушка. Она послушала мои тихие подвывы и сочувствующе спросила:
- Что такое, деточка, умер хто чи заболел?
Я неопределенно замычала. Бабка понимающе кивнула и продолжила «утешать»:
- Жизнь она такая, кто-то уходит, кто-то приходит. Все люди болеют и умирают, это ничего, главное чтобы рядом с ними были те, кто их любит.
Я снова замычала, почувствовав, что мне стало еще хуже.
- С кем же таким дорогим у тебя беда случилась, деточка?
- Кры-ы-ыса, – провыла я, вспоминая, как бежевый носик любил щекотать мои уши. – У нее ра-а-ак..
- У крысы?.. – глаз бабушки я не видела, но предполагаю, они значительно увеличились от своего нормального размера.
Шмыгнув, я еще раз утвердительно промычала. Дальше мы ехали молча. Бабка глубоко погруженная в мысли о раковых крысах над которыми бьются с горя безутешные «деточки», а я погруженная в свое несчастье.
Время до результатов операции тянулось так медленно, что я успела выпить около полтинника чашек кофе, бутылек валерьянки, несколько спазмалгонов и бокал вина. Голова пыталась протестовать против такого садизма по отношению к организму, но я не обращала внимания. Настало время звонить.
У меня дрожали руки, и срывался голос. Удивляюсь, как врач поняла, кто я и что от нее хочу. Но поняла и сказала:
- Майла проснулась. С трудом, но пережила. Операция прошла успешно и ваш ребенок ждет, когда его заберут.
Заорав от облегчения, я расцеловала трубку и кинулась на другой конец города в клинику, вызвав такси.
Майла выглядела дохлой, бездыханно валяясь в коробке с высунутым языком. Вздрогнув, я успела подумать, что они ошиблись крысой и моя драгоценная морда окочурилась, но стоило мне просунуть руку в коробку, как Майла с еще закрытыми глазами, слабо лизнула знакомые пальцы.
Обняв коробку и разлившись лужицей благодарности перед ветеринаром, я просочилась в такси и поехала домой. Всю дорогу это чудо пыталось прийти в себя, попутно дрожа, прижимаясь к ладошкам и вылизывая их.
А дома я обнаружила, что моя крыса синяя. В прямом смысле слова. Не знаю, как я не заметила этого в клинике, но дома при свете ламп она была синей. Такого, ярко-ядовитого цвета прямо в районе шва.
Вздрогнув, я написала знакомому другу, который учился на человеческого врача, что крыса посинела.
Он подумал, подумал и сказал:
- Значит дохнет.
- Как дохнет?! Она же только отошла от наркоза и мне сказали, что с ней все в порядке!
- Ну а почему еще животное синеть может? Потому что дохнет, – глубокомысленно подвел итог мой друг.
В панике схватив крысу, я подняла ее к свету и начала изучать странное явление. Однако синий цвет ей явно придавал какой-то препарат, которым она была намазана (подозреваю антисептик).
Успокоившись, я с радостью написала подруге, что крыса жива, теперь надо только недельку следить за тем, чтобы она не грызла швы.
Как же наивна я была. Как зря я решила, что все мои страдания подошли к концу. В следующую неделю мне предстояло погрузиться на седьмой круг ада.
