Мои ненаглядные братцы-космонавты были крысами БЕЗ недостатков. Но как часто бывает с братьями – оба хорошие очень по разному. Гера был для нас образцом толерантной крысы, хотя конечно это слово очень «человеческое» и для животных кажется неприменимым. Он готов был и сселиться хоть с кем, и подружиться, пообщаться. Уступить, не прогибаясь и не подчиняясь, по праву сильного и великодушного. Он понимал все, что ему рассказываешь. Он гладился и плющился, хоть у меня в руках, хоть у мужа. Очень любил ходить в гости в комнату к свекрови и там угощаться семечками. А его бесконечное терпение! Лечиться нам пришлось очень-очень долго, в пересчете на человеческие годы, наверное несколько лет. И это вообще единственная крыса, которая позволяла делать любые процедуры и манипуляции. Самый идеальный пациент, хоть это конечно грустное такое достоинство, но все же с нашей тяжелой болезнью, которая застала меня совершенно неподготовленной, которая показала полную беспомощность городской ветеринарной «помощи», Гера боролся вместе со мной предельно терпеливо. Мы оба страшно устали с ним, крыськин особенно. Может, я обманываю себя, но мне казалось что у него нет сильной боли, только невероятная слабость, немощь, заморочный такой постоянный болезненный сон, полный упадок сил. И все-таки сколько мог, он все делал сам. Пока мог, сам доползал до миски с пюрешками (когда силы для этого кончились, то засыпал лицом прямо в миске, а потом отдохнув, лакал снова), сам пытался умываться – до самого последнего дня. Еще никогда моя крыска не болела так тяжело и так долго…
Ветврачи подписали ему смертный приговор еще в конце июня. И если бы я следовала их назначениям, то тогда же бы его и угробила некомпетентным лечением.
Нас лечила исключительно Катёна! Именно ей я обязана и благодарна за то что Гера БЫЛ рядом еще целый месяц. Конечно было понятно, что эта болезнь неизлечима и крысику недолго осталось. Каждый раз я нагибалась над его постелькой с замиранием дыхания – жив ли? И брала на руки, а он зевал, потягивался, теплый, живой, хоть совсем беспомощный. Эти трогательные крысики-старички…
Гера даже стал первым крысом в истории нашей стаи который *слетал в космос* съездил на дачу. Это я сугубо от отчаяния, уже никаких сил не было терзаться – «кормить из шприца, усыплять» - решила дать себе небольшой отдых, то есть как бы отнестись к себе как к крысе. Взяла Гераньку и поехала, хотя очень боялась что дорога на 2 автобусах его добьет. А в итоге и он у меня был все время на глазах и обихожен, и сама я немного пришла в более-менее нормальное состояние.
Это было последнее наше светлое событие. За следующие сутки ему еще и еще поплохело… Кажется, поднялась высокая температура, он был такой горячий, голое бритое пузико особенно. И ну совсем-совсем тряпочный…
Ночью я как обычно проснулась на автопилоте, чтобы проверить-умыть-покормить (то есть по сути уже поставить укол либо физраствора (на шприце подписано «вода») либо глюкозы («еда»)… И так прямо меня всю тряхнуло от жалости, ну совершенно зверь уже никакущий… Я заплакала, зацеловала его, шептала «люблю моё солнышко»… и пошла за уже пару дней как набранным в шприц наркозом. Потому что можно было колоть и колоть его еще несколько дней – или даже неделю растворами, сердце у обоих космонавтов было суперсильное и крепкое, но именно в эту ночь почему-то я решилась на эвтаназию. Подумав что наверное надо поставить уже ОДИН последний укол, чем снова и снова делать больно моему хворобышку.
Мои веты говорили что ставить наркоз надо внутримышечно, а не подкожно. А мышц у нас уже не было, задние вообще все атрофированы давно, на ручках только прощупывается. А объем – почти 0,2 мл, это ж много, больно! И вот я уколола ему этот коктейль в плечо, шепча ласковые слова… И в тот же миг поняла, что я делаю непоправимую ошибку – его прижмуренные глазки так резко расширились, распахнулись и он на меня поглядел с испугом, упреком, недоумением – «как же так??!! Говоря что любит, моя крысомама вдруг сделала мне так больно-пребольно, моя крысомама меня убивает, как же так, почему эти большие голые крысы такие лживые»…
А поправить уже ничего было нельзя, это был поступок из разряда необратимых. Наркоз стал действовать – и что ужасно, что состояние крысы в наркозе практически не отличалось от его состояния за все последние дни… Каждый день из которых я надеялась, что Геранечка тихо угаснет сам, и мне не придется своими руками останавливать его сердце. Сердце даже с завышенной дозой наркоза все стучало и стучало и я уже через слезы даже два раза с интервалом сделала ему внутрисердечный укол, для гарантии. Зачем я не подождала еще несколько дней??? Не потому что жалела себя, я уже приноровилась и к «рваному сну» и к тому что летние выезды на природу, на пляж, в гости отменяются, нет, просто настал миг, когда показалось что надо сделать именно так… А потом навалилось ужасное ощущение совершенной фатальной ошибки…
Катёна мне совершенно правильно говорила: «это очень тяжело решать и как бы не сделала, все равно потом будешь сомневаться - а правильно ли?»…
Объективно – Гераньку конечно пора было отпустить. И мои опытные друзья мне именно это и говорили. Но все равно останется очень болезненным это ужасное чувство, что именно я сама оборвала нить его жизни. Бррр! Сейчас кажется что это зачеркивает все бессонные ночи, все умывашки и почесушки… Бедный мой мальчик. Он мне верил а я кажется убила его, убеждая себя что «для его же блага»… Первые сутки я себя глушила таблетками, и ни с кем не могла это все обсуждать и рассказывать… А сегодня никакая фармакопея меня не берет и важным кажется выговориться и поделиться с теми, кто проходил по это мрачной дороге. Кто прощался с любимой крысой.
